7. В одном кубрике с третьим курсом. - Кирилл А. Морозов

Настала середина октября 1991 года. Мы пообвыклись со всеми потрясениями. Втянулись в дежурства, наряды, в распорядок дня и учёбу.
Дежурный по роте был наш сокурсник-армеец, дневальные просто курсанты. И вот вечером, после ужина мы были на сампо. Приходим в кубрик и начинаем понимать… вот оно настало, свершилось худшее чем нас пугали. Левую сторону занимали несколько человек в гражданской одежде. Это начали прибывать с практики третьекурсники. Кто то был бородатый, у многих были волосы на манер американских длинноволосых мачо, у одного даже по плечи.
Дневальный рассказал, сначала зашли двое и с порога начали цепляться к нему. А кто ты такой, почему это, а чего так, почему «смирно» команду не подаешь, когда третий курс в кубрик заходит. В общем эдакие супермореманы прибыли, любите их.
Но командир Клён знал, чем обычно оборачивается прибытие третьего курса. Он был у себя в канцелярии, и когда услышал, как третий курс глумится над дневальным, вышел в коридор и громко по фамилии одернув старшаков, спросил, почему в гражданской форме одежды, с длинными волосами и небритые? Старшаки сразу осеклись, поняли, что вечером не получится над нами поглумиться. И тихо прошли в кубрик. Клен выходил потом как только скрипела дверь и лично встречал каждого третьекурсника, обнюхивал каждого, проверял сумки, чемоданы на предмет алкоголя и прочего запрещенного. А запрещалось многое. На территории училища были запрещены электробытовые приборы (кроме утюгов), радиоприемники, плееры, алкоголь, гражданская одежда, продукты питания. Для Сергея Михайловича что третий, что первый курс были одинаковы. И вот левая сторона кубрика начала понемногу наполняться старшаками. У нас койки стояли в 2 яруса. У них в один. Их оказалось не более 35 человек.
Когда Клён уходил к себе, с левой стороны в нашу сторону слышались окрики. Подушку быстро мне нормальную, одеяло мне нормальное ну и прочие фразы. Мы поняли. Если Клён уйдет, нас просто замордуют издёвками и полётами. Клён ушел после отбоя. И тут началось.
Нас после 12 ночи всех подняли, в трусах построили на центральном проходе и около часа нам вдалбливали в грубой форме, о том, что мы обязаны, что должны и как себя вести перед третьим курсом. Всего то, на 2 года нас старше, а вели себя как будто пересекли 7 морей, чайки гадили им на грудь, несколько кругосветок прошли, чуть ли не битву Цусиму выиграли, и под Нарвой воевали с самим Петром первым. Кичились тем, что они добрее, чем тот третий курс, который был у них, когда они были первым курсом. Якобы те им сразу в лицо били. Ага, поверили. В ЛМК не просто за драку, а даже если один курсант ударит другого, сразу отчисление. Ну, то есть конечно же дрались, но что бы синяков не было. За синяк, обнаруженный у курсанта, сразу же проводилась служебная проверка, и отмазки типа упал об подоконник, не проходили. Свидетели якобы это видевшие, опрашивались раздельно и быстро истина устанавливалась. Не могли все одинаково рассказывать в подробностях.
В общем каждый вставил свою лепту в наше воспитание. Потом к третьему курсу подошел наш армеец, и сказал завязывать. Я не знаю, откуда и как старшаки узнали кто армеец, но их не трогали и даже слушались. Те, кто в реальности прошел срочную службу, дедовщину, настоящую муштру и наряды с боевым оружием, которые не косили от армии, не испугались, были в авторитете в ЛМК.
На четвертом курсе в 22 роте был армеец, который служил в ВВ, конвоировал осужденных. У него от плеча наискосок до бедра был большой и страшный шрам, перекосивший всё тело. Это его ЗК порезали во время бунта в колонии. Вот он был почти легендой. У него была какая то правительственная награда за тот бунт.
И потом понеслась наша «сладкая жизнь». Нас постоянно третий курс держал в напряжении. В первую неделю мы «летали» перед отбоем. Потом играли в «три скрипа». Это когда нам старшаки дают отбой, мы укладываемся и после их хлопка если в течении минуты раздавалось от шконок три скрипа, нас опять поднимали и мы снова летали. Отбой с укладкой формы за 45 секунд. Отбой без укладки формы за 10 секунд. Подъём и построение в полной форме за 45 секунд. Это продолжалось месяца 2 каждый вечер, кроме выходных. Очень хотелось в наряд на камбуз. Только там было спасение от этих напрягов. Однако интерес у многих старшаков к нам стал пропадать. Многие перестали нас гонять и даже общались почти на равных. Но были несколько чудаков на букву М среди старшаков, которые до самого выпуска нас гнобили. Они придирались по любому поводу. Часто на развод у нас забирали ремни с начищенными бляхами. Сами начищать их не хотели. Бляхи у первого курса должны быть постоянно начищены до зеркального блеска. Нам выдавали паста ГОИ и обрывки старых одеял для этого. И вот у первокурсника всегда при себе был курсантский билет, авторучка, расческа (хотя мы все были стрижены под 0) и лоскуток одеяла с пастой ГОИ. И в любой момент старший курс мог остановить и проверить этот набор. Если чего то не хватало, вечером полёты. Хотя полёты и так были как само собой положенное действие до отбоя. Наряд на камбуз был спасением. Дневальные и вовсе «вешались». Ведь когда мы были на занятиях, тычки и придирки обращались в сторону дневального. Один стоял на тумбочке 4 часа по 2 раза за сутки. А дневальные свободной смены не могли даже присесть. Они «шуршали» постоянно. То приборками, то какими то бессмысленными заданиями, типа отбивкой одеял на всех шконках по верёвочке, либо отбивкой одеял двумя дощечками для придания прямоугольной формы на изгибах.


Вот так это выглядело

Красиво конечно, но муторно было это делать

А когда старшаки приходили с занятий, они просто плюхались на шконки прямо в ботинках на эту красоту. Им было наплевать на наш труд. И когда они уходили на обед или занятия мы снова и снова делали отбивку на их стороне. Нам на шконках даже сидеть запрещалось.
По вечерам нас заставляли смотреть новости по телевизору. Все рассаживались на баночки и смотрели как разваливается страна после перестройки. А когда телевизор сломался, мы читали старые подшивки газет. Точнее один курсант вставал лицом к сидящим и читал газеты. А третий курс тем временем делали себе вечерний чай. Они кипятили воду в банках бульбулятором, заваривали чай и ели тушенку, колбаску, выпечку.

Кто служил, тот поймёт

С их стороны доносились ароматы еды, копченостей и прочих вкусных штучек. А мы так и сидели ощущая жуткий голод. От запахов с их стороны кружилась голова, и урчали желудки.
И так практически каждый день до конца первого семестра.
Их гоняли в своё время, и по этому они гоняли нас. Это нисколько не влияло на дисциплину. Это было просто потеха для старшаков.
Мы терпели и знали только одно. В марте они снова уезжали на практику и нам надо было потерпеть 5 месяцев.
Когда мы ходили в столовую, третий курс часто строем не ходил. Всё зависело от того, кто был дежурным по училищу.
Если был к2р «Кирпич» (командир 12й роты судоводов), то он часто стоял в парке и никого через парк напрямик не пропускал, и тогда все курсы шли в строю через плац. Кирпич был очень строгий офицер. Послаблений никому не давал. Сначала в строю шел третий курс просто спокойным шагом, а первый курс сзади чеканил шаг.
Если дежурным был майор «Кошелёк» (начальник фин. отдела), то он был снисходительным и никогда не контролировал курсантов в таких вопросах. Это был спокойный офицер, можно сказать добрый. Были еще «злые» и «добрые» офицеры. «Штирлиц», к3р Исаенков – добрый. А вот к3р «Бульдог» - был «злой». Иногда или у самого входа в столовую либо из окна ОРГСО смотрел на строй Клён. И если он видел, что кто то идёт через парк, то из окна кричал им возвращаться и заново идти через плац строевым шагом.
В столовой третий курс половину пайки не ели. Оттого приём пищи у них становился короче. Минут 10-15. Мы не успевали доесть второе или запить чаем, но следовала команда «закончить приём пищи, встать, выйти построиться!» Зачастую это делалось специально, что бы посильнее нас загнобить.
У третьего курса было 3 армейца. Один был замок «Тёркин». Тот самый который меня брил в первый раз наголо. Вот Тёркин вообще мог обед съесть минут за 7, а мы только первое успевали доесть, и сразу от него звучала команда «строиться». И если кто то после команды еще сидел за столом, тут же поднимался крик-вой от старшаков, что караси опухли, припухли, ох..ели!.
Некоторые четверокурсники могли специально пройти сквозь строй и растолкать первокурсников локтями. Это тоже делалось специально. Могли придраться в парке к какой то мелочи. В общем первый курс называли - без вины виноватыми. Второй курс называли - ни ты меня ни я тебя. Им командовать первым курсом и придираться к ним запрещалось, но их уже никто не трогал. Кто за этим всем следил? Да особо никто. Так было заведено. Если четверокурсник увидит как второкурсник пристает к молодому, то так же мог придраться к второкурснику.
По отделам назначались дежурные. Это были строго четверокурсники. Их называли СВОшники или СМОшники. СВО – судоводительский отдел, СМО – судомеханический отдел. Отделы у нас потом превратились в факультеты. Так вот СВОшник дежурил строго по своему отделу и к судомехам не лез. Эти дежурные контролировали всё, что происходило после убытия офицеров домой. Они носили журнал и туда записывали все замечания которые увидят ну или высосут из пальца. В основном они вели контроль по сампо. Мы во время сампо могли по быстрому сгонять в гальюн покурить, и если нас ловил там СВОшник, он записывал в журнал. Называлось это действие – СВОшник пописал. А потом на утро журнал читал начальник СВО и вставлял пистоны и курсантам и командирам. А СВОшники чувствуя свою суточную власть, соревновались, кто больше попишет. Высасывались замечания порой из пальца. Было даже такое замечание. Курсант вышел из гальюна, покурив там. В гальюнах курить разрешалось, но в строго отведенное время. И вот если курсант покурил там в строго отведенное время, и придраться было не к чему, то СВОшник учуяв запах табака просто писал в журнал, что курсант курил не в гальюне а в коридоре учебного корпуса. Главное пописать, а там уже никто не разбирался ни с чем. Просто получали пистоны все. Однако от третьего курса было тоже польза. СВОшники к нам вечерами в кубрик вообще не заходили.
Старшаки вообще всех первокурсников называли «карасями». Носки тоже так назывались. На флоте портянок не было.
По вечерам в субботу и воскресенье, после ужина были дискотеки. Ранее я уже описывал, что у колонок дрыгался 4й курс, чуть дальше 3й курс, потом второй, и в конце зала толпились первокурсники. Все были лысо-стриженные и девушки не особо тянулись к нам знакомиться. Четвертый курс уже носил фуражки-мицы. Это был шик. Все остальные бескозырки (бески). В зале можно было бески снять. Но когда шли от клуба в роту или наоборот, то бески первокурсники обязательно носили. Так «повелевали» старшаки. До клуба шли за территорией училища. Выходили через КПП и вдоль учебного корпуса 1 доходили до клуба. Клуб примыкал к территории, и был маленький вход изнутри, а основной широкий с крыльцом был снаружи.
Вели дискотеку тоже четверокурсники или третьекурсники. Музыкальной аппаратурой тоже заведовали несколько курсантов со старших курсов.
Пропускали на дискотеку только девушек. Посторонних парней или курсантов из других училищ не пропускали. Как только мы пробовали с девченками познакомиться, они шарахались от нас как тараканы от дуста. Оно и понятно. Лысые желторотики. Еще ничего интересного в нас нет кроме гормонов. То ли дело старшие курсы. Многие на практиках ходили в загранки, многое могли рассказать.
А потом снова понедельник, и снова придирки старшаков, распорядок дня, занятия, наряды, дежурства, сампо, морзянка, вечерние полёты. Уже начали привыкать к такому порядку вещей. Так тихой сапой мы дотянули до Нового года.
Заканчивался первый семестр, Новый год первый курс встречал в ЛМК. После первая сессия и двухнедельный каникулярный отпуск.
На новый год местных отпустили. Иногородних местные к себе приглашали, встретить это традиционный праздник. Надо было только от родителей местных принести письмо, что они на эти праздники берут ответственность за курсанта на себя. Я к тому времени познакомился с девушкой. Дружили мы уже больше месяца. Она была в выпускном классе школы, и приходила к нам на дискотеки. И предложила встретить новый год у нее с родителями. Разумеется я согласился. В наряд я чудом не попал, к тому же мичман Гашков знал её родителей, они в одном доме с ним жили. Вот он постарался и я в наряд не попал. В 22:00 мы с Гашковым вышли из училища и пошли вместе к его дому. Там он меня отпустил в гости. Разумеется выпивать запретил строго настрого. Но мне надо было прибыть к 8:00 первого января в расположение роты. По этому, встречал новый год только с шампанским. Встретил праздник, часа в 4 утра вышел из гостей и спокойно дошел до училища. Было много гуляющего народу. Кругом летали ракеты. Салютов китайских тогда не было, а пиротехника на руках у людей была. Ведь в Рамбове много было воинских частей и достать ракетницу было не сложно. Я потом еще пару месяцев встречался с этой девчонкой. И позже мы как то сами собой разбежались. То была чисто дружба.
К тому времени я сдружился с одним курсантом по прозвищу «Зувич». Это был компанейский высокий и плотный парень, от природы был рыжий. Очень компанейский. Мы делились с ним сигаретами когда у кого то не было. У него отец служил в Севастополе в 9й бригаде. Его отца половина третьего курса знали, они в этой бригаде практику проходили. По этому сильно его не трогали и не придирались к нему. Зувич морзянку освоил, но скорость более 40-50 знаком так и не смог натренировать. После первого курса его перевели на электромеха. Он имел опыт поработать на радиозаводе, разбирался в схемах, в элементной базе. Сам паял приёмники, умел травить платы. У него были плееры, в которые он умело вставлял ФМ-приёмник. Запчасти покупал в Автово на радиорынке. Все предметы он осваивал быстро. Однако основной по приёму морзянки не смог. Перевели его на курс младше. То есть мы перешли на второй курс, его взяли снова на первый курс засчитав все предметы которые он сдал у нас. Таким образом он не ходил на часть занятий и находился в кубрике ЭМЦ (электромеханический цикл). Когда его перевели, мы дружбу поддерживали. Судомехи жили с электромехами в одном помещении. У них был более новый жилой корпус и общее помещение делилось на маленькие кубрики в которых жило по 8 человек. Как комнатки в общагах с дверью. У них было более уютно. Старшиной у них был старший мичман Тельман Дильман Оглы Гарибов. (Можно просто Толик). Тоже был из строгих.
Подведу итог этой части. Сказать что в ЛМУ была оголтелая дедовщина, не могу. Нас не били, в самоход идти за водкой или вкусняшками как в войсках у срочников, не заставляли. Снег убирал исключительно 1й курс, приборки тоже делали первокурсники, на зарядку и везде строем тоже мы. Ну и разумеется реагировать «правильно» на замечания и придирки старшаков были обязаны. По утрам дневального ставили у окошка, сторожить появление дежурного офицера или командира. Первый курс выгоняли на зарядку а старшаки просто спали до самого завтрака. А утреннюю приборку обязаны были делать тихо, без громких звуков, что бы не разбудить «настоящих мореманов». В целом было не скучно. Времени думать о доме не было.