Лейтенант Нгуен

В середине восьмидесятых наш танкер на пути в Аден зашел во вьетнамский порт Дананг и встал на якорь на внешнем рейде. В море бушевал очередной декабрьский тропический циклон, и даже на мелководном рейде ощутимо покачивало. Было 30 декабря, и Новый год был уже на носу.
По согласованию с командованием капитан решил здесь отстояться, встретить новогодний праздник и средним ходом двигать дальше, на соединение с оперативной эскадрой, благо спешить было некуда – впереди ждали девять месяцев боевой службы в Красном море.
Для оформления прихода к нам прибыл бронекатер с командиром военно-морского района и отделением пограничников под командой молодого, но уже седого лейтенанта.
В окрестных джунглях в то время еще бродили остатки не успевших удрать с американцами южновьетнамских рейнджеров, и они периодически оттуда постреливали, поэтому присутствие на судне вооруженных солдат было вполне оправданным.
Хотя в принципе попадание пары хороших очередей зажигательных пуль из крупнокалиберного «браунинга»* в танкер, имеющий на борту 11 тысяч тонн соляра, флотского мазута и авиационного керосина, гарантированно превращало его в огненный гейзер с нулевыми шансами на спасение экипажа.
После теплого приема изрядно подвыпившее вьетнамское начальство отбыло на берег, оставив пограничников с ручным пулеметом на борту.
Лейтенант, расставив посты, зашел ко мне в лазарет. Ему явно нездоро-вилось, появились первые симптомы приступа тропической малярии Я провел его в изолятор, уложил на койку и доложил капитану. Тот быстро связался с береговой базой, однако из-за усилившегося шторма послать катер было невозможно. Надо было выкручиваться своими силами.
Я напичкал лейтенанта таблетками, через полчаса ему стало заметно легче, он заулыбался какой-то трогательно-детской улыбкой. Его звали Нгуен, он был родом из-под Сайгона и воевал с 12 лет в болотах близ Кхе Сани. Несколько раз был ранен, почти все тело в осколочных шрамах. Жена была учительницей, подрастали двое детей. Все это мы выяснили с помощью сержанта, который немного понимал по-русски.
Измученный лихорадкой Нгуен уснул, а мы быстро убежали встречать Новый год. Учитывая ситуацию, капитан ограничил празднество бутылкой сухого вина на четверых и песнями судового ансамбля без ограничений. Все завершилось скромным салютом из сигнальных ракет, да слегка подвыпившие вьетнамцы пустили в небо пару трассирующих автоматных очередей, что вызвало нешуточный переполох на берегу.
Нгуену под утро стало заметно хуже, приступы участились, он скрипел зубами и обливался холодным потом, его худенькое израненное тело сводило судорогами.
Мы по рации связались с нашим плавучим госпиталем и постоянно консультировались с инфекционистом, держа Нгуена на капельницах. Он вел себя на редкость мужественно – когда боль его отпускала, улыбался своей детской улыбкой, что-то рассказывал на своем певучем языке и даже пел слабым голосом вдвоем с сержантом. Сержант потом тихо плакал в коридоре, почему-то думая, что Нгуен непременно умрет. О своем долге лейтенант, однако, не забывал, я несколько раз его ловил на пороге изолятора, когда он порывался проверить посты. Однажды я даже застал слабо улыбающегося Нгуена за чисткой оружия, у него был здоровенный трофейный американский «кольт» 45-го калибра, который хоть и был явно не по росту, но очень ему нравился. Нгуену он достался при разгроме артиллерийской базы американцев в Тан Лам и все время был у него под рукой.
Через два дня шторм стих, к борту подошел бронекатер с вьетнамскими врачами и женой Нгуена. Побледневшего и слабого Нгуена мы на руках отнесли в тесный катерный кубрик. Я подарил ему для детей свою любимую сингапурскую куклу-обезьянку в морской фуражке, он отстегнул мне плетеный ремешок от пистолетной кобуры. Распрощавшись с Нгуеном, его заплаканной от радости женой и вьетнамскими коллегами, я вернулся к себе в опустевший лазарет.
В каюте меня ждал приятный сюрприз – громадный букет тропических орхидей, четыре бутылки рисовой водки с «убойными» градусами и вьетнамская шляпа «нон» из рисовой соломы. К букету была приколота записка с корявой надписью печатными буквами «спасиба!».
Цветы, как и положено, завяли на третий день, водка, к сожалению, пе-режила их ненадолго, а изрядно повзрослевшая шляпа висит у меня стене квартиры до сих пор, напоминая о дальних плаваниях и мужестве маленького вьетнамца-пограничника.
Нгуен несколько раз передавал мне приветы через наших морских вра-чей, бывавших в Дананге, но больше увидеться нам не довелось.
Я много раз встречался с вьетнамцами, поражаясь силе духа этих людей, выигравших тяжелейшую войну с Америкой и недавно давших по зубам китайцам в Лангшоне и Каобанге. Когда своими глазами видишь горы оружия и снаряжения, брошенного американцами и сайгонской армией во время бегства с прекрасно оборудованных военных баз, стада ржавеющих танков и шеренги трофейных реактивных самолетов на базе Камрань – понимаешь, что такой народ и таких людей, как лейтенант Нгуен, победить невозможно.


* «Браунинг» М2 НВ – 12,7-мм американский пулемет.