Апофеоз чужой войны

В середине восьмидесятых в Эфиопии, совсем недавно пережившей очередную войну с Сомали, были засуха и голод. Люди умирали тысячами, в целых селениях не оставалось ни одного живого человека. Газетные полосы пестрели фотографиями детей, больше похожих на скелеты.
Правительство СССР экстренно организовало «воздушный мост», по которому продовольствие самолетами военно-транспортной авиации стран Варшавского договора доставлялось на эфиопские аэродромы.
Путь неблизкий, на обратный полет горючего самолетам АН-12 уже не хватало, и авиационный керосин доставляли морем. Наш танкер после завер-шения операции по разминированию Красного моря возил горючее для самолетов из Севастополя, через Босфор и Суэцкий канал в порты Массауа и Асэб .
К нефтебазе на окраине порта Асэб мы подошли ночью и встали на якорь, дожидаясь прилива. Над невысокими горами уже поднялось солнце, когда к нам подошел лоцманский катер и повел нас к причалу. Команда катера (за исключением прилично одетого лоцмана) представляла собой пеструю компанию худощавых негров разных оттенков черного цвета, одетых в живописные лохмотья комбинезонов.
Мы быстро подсоединились к трубопроводу и стали отдавать керосин в серебристые береговые резервуары с надписью «Шелл». На тропической жаре судно сразу же окутало облако испарений топлива, готовых взорваться от малейшей искры, поэтому все старались особенно на палубу не высовываться. Процесс перекачки восьми тысяч тонн авиационного горючего – дело весьма долгое, и мы стали потихоньку, без особого любопытства, осматриваться вокруг. Шел уже девятый месяц нашего пребывания в морях, и африканская экзотика всем основательно приелась.
Сама нефтебаза ничего особенного не представляла, но вокруг все напоминало о недавно прошедшей эфиопско-сомалийской войне – из множества орудийных двориков, обложенных мешками с песком, высовывались длинные тонкие стволы зенитных 40-мм «бофорсов», словно какая-то диковинная роща. Базу, видимо, несколько раз бомбили – кругом было множество старых, уже заплывших песком воронок и валялись искореженные, обгоревшие остатки резервуаров. Вместо зданий – груды развалин.
Мое внимание привлекла какая-то темная бесформенная полоса, шед-шая по лощине слева от нефтебазы и упиравшаяся в море. Я взял в рубке би-нокль и вышел на сигнальный мостик. Мощная оптика приблизила берег, и загадочная полоса в лучах утреннего солнца оказалась самым настоящим кладбищем разбитой военной техники, в основном советского производства сороковых пятидесятых годов. Здесь было множество танков Т-34 и Т-54 с пробитыми бортами, разорванными гусеницами, свернутыми набок башнями и бессильно опущенными стволами пушек. Некоторые из них были зеленого цвета с остатками номеров, другие – полностью выгоревшие, рыжие от огня, зарывшиеся в песок ржавыми катками.
Отдельной кучей были свалены выгоревшие изнутри коробки броне-транспортеров со сгоревшими колесами, ощерившиеся открытыми люками и стрелковыми амбразурами. Из-за бронетранспортеров виднелись искореженные рельсы направляющих старых «катюш» на обгорелых остовах зиловских грузовиков. Нелепо задрав вверх погнутые станины, валялись на боку противотанковые пушки со смятыми и пробитыми щитами и несколько полевых гаубиц М-30 с разорванными лепестком стволами. Громоздились сваленные друг на друга изуродованные грузовики и фургоны разных марок. Бесформенными грудами лежал какой-то алюминиевый хлам, в котором с трудом угадывались остатки сбитых самолетов. Наполовину занесенные песком, далеко сбоку сиротливо стояли проржавевшие до дыр корпуса трех итальянских танков времен Второй мировой. Но особенно впечатляли два танка Т-54, ушедшие в морской песок до самых башен, стоявшие в приливной воде с открытыми люками и поднятыми стволами-хоботами, напоминавшие пришедших на водопой слонов. Все это скопище битого военного металла походило на гигантскую железную змею, выползающую из пустыни в песчаную лощину и уходящую в море.
Глядя на этот унылый пейзаж, трудно было представить, что когда-то все это мертвое железо гудело моторами, лязгало гусеницами, громыхало орудиями, сходясь в смертельных боях на выжженной солнцем эфиопской земле. И вряд ли удалось уцелеть чернокожим парням, сидевшим тогда за рычагами танков или согнувшимся за щитами противотанковых пушек. За что они дрались и погибали, ибо не настало желанного мира и благоденствия ни в Сомали, ни в Эфиопии? О чем они молили и кричали, сгорая заживо в танках, пробитых кумулятивными снарядами?
Невольно приходило сравнение с картиной Верещагина «Апофеоз вой-ны» с грудой черепов на переднем плане. Только здесь черепа выглядят по-другому, они из ржавого, изуродованного и опаленного огнем металла… Вот такой он, апофеоз современной войны. Совсем недавно мы видели подбитые израильские танки, разбросанные по пустыне вдоль Суэцкого канала после штурма египтянами «линии Барлева», а теперь вот здесь…
Невеселые мысли приходили в голову при разглядывании берега. Конечно, весь этот металл, собранный здесь с полей боев, со временем погрузят на баржи и отправят на переплавку. Обычное дело, люди к этому уже привыкли. Вездесущие пацаны весь день лазят по танкам, роются в железном хламе, отыскивая что-то свое, только им понятное и нужное, не задумываясь над смыслом того, что здесь произошло. И звонкие детские голоса гулким эхом отдаются в пустых выжженных коробках.
Вечером мы как всегда сидели на юте, лупили по столу самодельными медными костяшками домино и травили байки. Ночь, как обычно бывает в тропиках, быстро упала на землю непроницаемой черной пеленой. На судне и на берегу зажглись редкие огни, дрожащие в воде бухты. Откуда-то из сомалийской пустыни подул теплый вечерний бриз, и вот в ночной тишине с берега неожиданно послышались странные, стонущие звуки от потрево-женного ржавого железа. Они доносились из той лощины, где сгустился ночной мрак, словно души сгоревших в танках солдат взывали о чем-то, словно изуродованный, пробитый и окровавленный металл жаловался на свою горькую судьбу…
Моряки как-то сразу замолчали, бросили домино и мрачно разошлись по каютам. Бриз дул с перерывами до середины ночи, и зловещие стоны железа бередили душу до рассвета. В этом было что-то мистическое, непонятное и оттого страшное.
Утром танкер, закончив разгрузку и дождавшись прилива, снялся с якоря и взял курс на Аден. Больше нас судьба, к счастью, в это мрачное место не заносила. На море и так, без этого, слишком много разных мрачных мест, над которыми ощущается черная аура смерти.