Капитан Либо

Офицер политотдела штаба 37-й бригады морских судов обеспечения, капитан-лейтенант Василий Павлович Иноземцев стоял, нахохлившись под холодным, нудно моросящим ноябрьским дождем и мучительно размышлял. Водилась за ним этакая, знаете ли, не свойственная береговым политработникам слабость!
Сегодня он был дежурным по части, и ему положено было пройти по судам бригады, пришвартованным на Корабельной набережной у 36-го причала.
Идти ужасно не хотелось, и на то была масса причин – жали новые, не разношенные еще ботинки, нужно было писать большой отчет в политуправление флота за месяц, дежурить его поставили вне очереди, да еще и ожидался приезд тещи. Опять же в голове надоедливо крутился совершенно неуставный стишок, услышанный недавно от штабных мичманов:
Он причесан и наглажен, к заднице пистоль прилажен.
Не какой-нибудь там хер – а дежурный офицер!
Иноземцев гнал от себя назойливые строчки, но прилипчивый стих все крутился и крутился в его политически развитых мозгах.
Однако основной причиной отсутствия служебного рвения являлась не-любовь к своей новой службе на вспомогательном флоте. Переведенный с Сахалина с повышением из замполитов дивизиона траления, он привык к работе с матросами-срочниками и никак не мог приспособиться к вольным нравам, царящим на судах его новой бригады. Народ вроде как бы и военный – форму носят, на боевую службу ходят, даже присягу дают, а вот все что-то не то.
Моряки на танкерах в – основном народ бывалый и много повидавший – не очень-то уважали «политрабочих», имели всегда свое мнение, с иронией относились к ППР (партийно-политическая работа – святая святых для советского ВМФ). Кроме того, они за словом в карман не лезли и всегда могли за себя постоять, что для обычного военного недоступно. «Разнос» подчиненного, как правило, всегда превращался в равноправный диалог сторон с неясным исходом. Обычно они всегда были в море и свои редкие стоянки использовали для расслабления, что называется, «на всю катушку» и уж явно не для конспектирования ленинских работ и решений исторических съездов партии.
В море – другой разговор: там все равно деваться некуда. Основной принцип, которого моряки придерживались, – « дальше моря не пошлют, меньше судна не дадут». А из морей они и так не вылезали порой годами, ломая судьбы и разрушая свои семьи.
Иноземцев вздохнул, поднял воротник шинели, поправил на рукаве бело-синюю повязку «Рцы» с золотой звездой и пошел вдоль причальной стенки, выбирая, куда бы ему наведаться c наибольшим эффектом.
Госпитальное судно «Обь» отпадало сразу – на нем штабные офицеры обедали и отдыхали по каютам, «гидрографы» – это уже другая часть. Оставались танкеры «Иркут» и «Полярник», ледокол «Илья Муромец» и морской буксир-спасатель «МБ-18».Однако проблема выбора решилась как-то сама собой.
Из темноты, разбрызгивая лужи, к трапу «Иркута» подкатило такси, и две темные, сгорбленные фигуры потащили на судно подозрительный, издающий стеклянный звон картонный ящик
«Не иначе, водку на борт тащат», – смекнул Иноземцев и, несмотря на изрядное брюшко и бьющую по ногам морскую кобуру пистолета, рысью помчался прямо по лужам. Фигуры уже исчезли внутри кормовой надстройки, но бравый капитан-лейтенант, орлом взлетев по трапу и цыкнув на вахтенного матроса, потянувшегося было к звонку, уже несся, громыхая ботинками, по палубе.
Матрос незаметно снял трубку и постучал по рычажку, на столе у вахтенного помощника тревожно звякнул телефон, и он, закинув потрепанный томик «Декамерона» в ящик стола и нахлобучив фуражку, резво побежал к выходу, тут же наткнувшись на Иноземцева.
– Где водка? Кто принес? – запыхавшись, спросил Иноземцев
– Какая водка? – сверху вниз недоуменно воззрился на офицера вахтенный помощник Слава Гаврилов. Надо сказать, что Слава, второй помощник с «Иркута» по прозвищу Бичеслон, был худощавым парнем под два метра ростом и для разговора с коротышкой Иноземцевым ему приходилось изгибаться вопросительным знаком.
– Но я же видел, что на борт водку тащили! – рявкнул Иноземцев.
– Зато я не видел, – нахально ответствовал Слава.
– Кто это был?
– А вот сейчас и узнаем.
Слава прошел к телефону, переговорил с вахтенным.
– Это наш доктор с приятелем какой-то ящик со складов приперли!
Иноземцев со Славой помчались в медицинский отсек. Открыв дверь, они обнаружили двух докторов, с весьма озабоченным видом ползающих на четвереньках по линолеуму отсека. Злополучный картонный ящик стоял посередине. Иноземцев рванулся к ящику и открыл крышку. В ящике мирно стояли в ячейках флакончики с валерьянкой. Иноземцев был весьма разочарован, но отступать не собирался.
– А на хрена вам столько валерьянки?
– Положено по табелю снабжения. На год дается. Нервишки кое-кому подлечивать, – не поднимаясь с пола, с вызовом ответил Саня Помазанов, врач с «Иркута».
– А чего это вы тут потеряли?
– Да либидо, блин, куда-то закатилось, – с искренней озабоченностью сказал второй доктор. – Петровский узнает, что потеряли, башку оторвет! Вещь дорогая и за мной числится!
Майор медицинской службы Михаил Петровский, более известный в бригаде как Майор Хлоркин, был флагманским врачом бригады уже лет де-сять. Его пухлая фигура с грушевидным лицом, масляными глазками и мясистыми губами просто излучала добродушие. Самым главным его хобби была рыбалка, ну и хорошая компания, конечно. Все его попытки «построить» бригадных докторов (которые к тому же все были однокурсниками) регулярно срывались из-за отсутствия самих объектов «строительства» – практически все они постоянно были в плаваниях. Кроме того, майор обладал весьма мягким и незлобивым характером, и о массовом «отрывании голов» речи, естественно, и быть не могло. Тем более за «либидо» (от лат. libido – половое влечение), наличие или отсутствие какового на боеспособность вверенного ему личного состава практически не влияло.
Иноземцев понятия не имел, что такое «либидо», поскольку в круг его интересов это не входило, но решил все же достойно выйти из ситуации.
– Да ладно, хрен с ней, либидой! После разберемся. Капитану доложите: ежели что – на шторм потом спишем. Понятно? – важно сказал он.
– Вот спасибо, тащь кап-нант! Выручили! – с подозрительной вежливо-стью хором ответили доктора.
За переборкой отсека беззвучным хохотом давился Слава, уткнувшись длинным носом в фуражку. Второй помощник был большой ходок по жен-ской части и в сексуальной терминологии разбирался неплохо.
– А это что за хреновина? – неожиданно отвлекшись, спросил Инозем-цев, покрутив в руках неоновый индикатор от аппарата УВЧ с пластмассовой ручкой.
– Так это для определения дизентерии. Новейшая разработка. К заднице подносишь – если лампочка загорится, то уж точно дизентерия, никакой лаборатории не надо. В море вещь просто незаменимая! – с серьезным видом сказал доктор с водолея «Тагил» Толя Капитер. Толя в бригаде числился мужиком весьма серьезным и шутил крайне редко.
– Да-а-а! – протянул удивленный Иноземцев. – В наше время такого не было, все норовили анализы прямо оттуда брать. Да еще и проволочкой, понимаешь, лезли!
– Прогресс, знаете ли! Медицина – она тоже на месте не стоит, – подоз-рительно вежливо поддакнул Саша, с трудом удерживаясь от смеха.
Иноземцев в сопровождении фыркающего и покрасневшего вахтенного помощника для приличия прошелся по кубрикам и каютам команды и сошел на пирс, направившись к ледоколу.
А в медицинском отсеке катались от хохота по палубе оба доктора. Серьезные и уважаемые люди, а вот поди ж ты – не удержались. Да и грех было не посмеяться – заветный ящик с дефицитным египетским бальзамом «Абу-Симбел» был надежно упрятан в вентиляционной выгородке вместо стоявшего там раньше ящика с валерьянкой, за которой постоянно охотился боцман (она ему хорошо шла с похмелья). А ползали они потому, что потеряли винт от сетчатой крышки выгородки, и она в любой момент могла отвалиться, открыв тайник.
Иноземцев, по ходу пинками проверяя швартовные тросы, подошел к трапу ледокола «Илья Муромец» и неторопливо поднялся на корму. Моло-дой матрос в бушлате и аккуратной робе двумя звонками вызвал вахтенного помощника. Выслушав рапорт, Иноземцев, нахмурив лоб, потребовал книгу увольняемых. Судно стояло в двенадцатичасовой готовности, и все сходящие с борта должны были записывать место пребывания на случай тревоги. Само собой разумеется, что идя в ресторан или пивбар, никто этого в журнале не отображал. Зато все изощрялись в остроумии, постоянно придумывая что-нибудь новенькое.
На сегодняшний день из экипажа «Муромца» (судя по журналу) двое штурманов посещали вечер поэзии в краевой библиотеке (ресторан «Золотой Рог»), второй механик и два старших моториста были на лекциях в обществе «Знание» (ресторан «Челюскин»), четверо матросов с боцманом коротали ве-чер, участвуя в спевке хора кружка самодеятельности ветеранов флота (пив-бар на Окатовой), там же пребывали и радисты, числящиеся в культпоходоме в цирк. Остальной личный состав из-за отсутствия денег читал книги в каютах или играл в «шеш-беш» – игру, по интеллектуальной нагрузке стоящей на втором месте после перетягивания каната, но, надо отдать должное, великолепно убивающей время в длительных плаваниях.
На судне были только вахта и «обеспечивающий» – вечно озабоченный старпом, с массой всяческой бумажной работы, на которую днем у него просто не было времени. Попив крепкого чайку со старпомом, Иноземцев, не найдя ничего подозрительного, побродил по палубе, пнул подвернувшуюся под ноги пустую банку из-под краски и, посетовав для приличия на «военно-морской кабак» в который якобы превратили хороший пароход нерадивые матросы, с чувством глубокого удовлетворения пошел дальше, в сторону МБ 18. Вахтенный помощник «Муромца» проводил его неприязненным взглядом и, пробурчав под нос нечто вроде «шляются тут всякие», ушел в рубку корректировать карты.
Не успевший отойти далеко от трапа Иноземцев чуть не был сбит с ног некоей темной фигурой в мокром плаще и морской фуражке, вынырнувшей из дождя.
– Вы кто? – вцепился в него Иноземцев.
– Р-р-равиль, – гордо ответила фигура и смачно икнула, обдав офицера ядреным перегаром.
Равиль был бригадной достопримечательностью, личностью почти не-прикосновенной и легендарной – нечто вроде индийской священной коровы. Он был татарин из далекого вятского поселка с романтическим и загадочным названием Пиляндыш, после срочной службы оставшийся на флоте и не вылезавший из морей всю сознательную жизнь. Ему было уже за сорок, однако ни семьи, ни дома у него не было, и жил он бобылем на судне. В море Равиль был как дома, знал и умел все, что положено знать и уметь моряку. В шторм его ставили на руль, и он твердо держал на курсе такую рыскливую посудину как ледокол. Он мог сварить обед на всю команду, подобрать колер для окраски парохода лучше любого боцмана, разбирался в дизелях не хуже любого моториста, хотя и числился завпродом на «Муромце». Его знал весь вспомогательный флот, его любили за ровный, незлобивый характер, уважали за мастерство и жалели за неприкаянность, везде у него были друзья-приятели, всегда его щедро угощавшие. Офицеры в бригаду приходили лейтенантами, обрастали звездочками, уходили на повышение, штурманы становились капитанами, а Равиль оставался на месте – неизменный, как чугунный кнехт.
Равиля спасало то, что его не давал в обиду контр-адмирал Акимчик, всесильный начальник аварийно-спасательной службы Тихоокеанского флота, давно, еще со срочной службы, его знавший.
Вот и нынче Равиль, основательно «приняв в трюм» на береговой базе, по касательной траектории держал курс на родной ледокол, дабы поиграть перед сном в каюте на гармошке свою любимую песню «Галиябану» и сквозь пьяную слезу вспомнить о далекой родине, на которой не был лет десять. Скандалить он не умел и не любил, за что и был уважаем в любой морской компании.
С Иноземцевым он не был знаком, поэтому их диалог оказался весьма кратким, хотя и невразумительным. Равиль вполне внятно обложил надоедливого офицера непонятными для него (и оттого обидными) татарскими словами и продолжил свой нелегкий путь домой, а Иноземцев, взбесившись, пообещал его вдогонку всяческие неприятности.
Успокоился он только на МБ-18,который стоял в «готовности № 1», с полным экипажем на борту – с рассветом уходили на учения. Новенький пароход, недавно пришедший из Финляндии, блистал чистотой и надраенными «медяшками». Матросы с береговой базы сноровисто и весело загружали его бочками и ящиками из автобатовских грузовиков, старший команды, молодой розовощекий мичман, четко отрапортовал о производимой работе. Вахтенный помощник, одетый по полной форме, встретил у трапа и толково доложил о предстоящих учениях – капитан был занят. Даже новенькая стенгазета висела там где надо и соответствовала политотдельским инструкциям по форме и содержанию. И что радовало наметанный офицерский глаз – поголовно все моряки были при деле, несмотря на ночь.
В хорошем расположении духа Иноземцев направился в самый дальний угол пирса, где стоял старый танкер «Полярник», уже года два как никуда не ходящий и готовящийся к списанию по полной выслуге. Старина «Полярник» сам по себе был плавучей легендой. Бригадные предания гласи-ли, что он был заложен в еще 1939 году на верфях голландской фирмы «Бурмейстер ог Вайн», достроен уже при немецкой оккупации и введен в строй «кригсмарине» в качестве плавбазы подводных лодок «Каринтия». Было известно, что сдались подводники в июне 1945 года по причине удаленности, так как болтались где-то в Южной Атлантике в режиме радиомолчания и о капитуляции Германии узнали поздно. Потом «Каринтию» передали по репарации в СССР и загнали на Тихоокеанский флот, где она, под новым флагом и другим названием, честно и немало послужила своей новой родине.
Добротный клепаный корпус «Полярника», с прямым кованым форштевнем, деревянной палубой, архаичной «двухостровной» надстройкой и прямой высокой трубой, смотрелся как динозавр рядом с пришвартованными хищными и стремительными корпусами сторожевиков, утыканных антеннами, реактивными бомбометами и ракетными установками.
На палубе еще остались многочисленные следы от фундаментов орудийных платформ –плавбаза в свое время была вооружена весьма не слабо. Сам по себе пароход был еще крепким, и машина еще вполне тянула, но трубопроводы совершенно износились и постоянно текли, грозя лопнуть от давления в самый неподходящий момент. И экипаж на нем был соответствующий – деды предпенсионного возраста. Однако «деды» службу знали, встретили дежурного по части как положено – четким докладом и экскурсией в ходовую рубку.
И хотя в корабельной бане вовсю шла вечеринка с дамами, а крепко поддавший новый судовой доктор, с непривычки заплутавшись в трюме, периодически издавал жалобные вопли о помощи, ни единого звука на верхней палубе слышно не было, и Иноземцев со спокойной совестью пошел в штаб – немного вздремнуть и подготовиться к утреннему рапорту.
Но поспать не пришлось – военный патруль поймал трех курсантов мореходной школы ВМФ за нарушение формы одежды. Курсанты проходили практику на судах бригады в Малом Улиссе, и, поскольку они носили матросскую форму (хотя и без погон) и бескозырки, их постоянно и повсеместно отлавливали комендантские патрули для выяснения личности и за неуважение к форме. Пришлось ехать в комендатуру и выручать пацанов.
Утром, злой и невыспавшийся, Иноземцев докладывал об итогах дежурства. Отметив все негативные нюансы несения вахтенной службы в бригаде, особо упомянул о Равиле, грамотно увязав это со слабой работой первого помощника «Муромца» с личным составом. Потом, глядя на безмятежное пухлое личико флагманского врача, совершенно неожиданно для себя злорадно брякнул: «А вот ваши доктора, майор Петровский, совершенно распустились! Вечерами таскают ящики с валерьянкой по судам, да на «Иркуте» еще и либидо потеряли!».
– Что-что? – переспросил ошарашенный Петровский, только что втихомолку обсуждавший в задних рядах с флагманским «водолазом» подробности его вчерашнего похода в ресторан. – Какое там еще либидо?
– Казенное. Небось, потом на шторм опять будете списывать!
– Майор Петровский! Объясните, в чем дело, – строго сказал комбриг.
И Петровский, надо сказать с превеликим удовольствием (а когда еще выпадет шанс «вставить фитиль» политотделу), разъяснил суть вопроса.
После минутного замешательства штаб буквально взорвался от хохота. Раскрасневшийся комбриг, вытирая слезы, поспешно распустил развеселив-шуюся компанию штабников – от греха подальше. Иноземцев, сдав дежурст-во, отправился «на ковер» к начальнику политотдела, где понуро выслушал разнос и выскочил из кабинета с ядовитым пожеланием вслед всемерно повышать свой общеобразовательный уровень.
К вечеру об этом «проколе» уже знала вся бригада, и злые языки быстро приклеили Иноземцеву кличку Капитан Либо (недавно прошел фильм «Майор Вихрь»), подходившую по звучанию. А новое словечко быстро вошло в обиход и часто к месту и не к месту применялось моряками. Например, мотористы на «Россошанске» упивались «до потери либидо», пугая своей ученостью совершенно серых в этом плане матросов с пожарных катеров.
Иноземцеву повезло – через два месяца его перевели с повышением замполитом в сотую бригаду десантных кораблей на БДК «Николай Вил-ков», где он наконец-то окунулся в привычную ему атмосферу настоящей службы. Очередное звание тоже не заставило себя ждать, и в дальний поход он ушел уже капитаном третьего ранга. К счастью, в новую бригаду его кличка не перешла.
Вот только корабельных докторов Василий Павлович стал с тех пор по¬баиваться.